ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Здравствуй, двадцать седьмая весна –
Послезимнее воскресение,
А казалось, не будет спасения
И казалось - навек тишина,
И казалась бессменной зима,
Холод, серость и небо гнетущее,
И пугало любое грядущее
Как мятежных пугает тюрьма.
Здравствуй, двадцать седьмая весна.
Я воскрес, предлагаю напиться
В честь возможности снова влюбиться
И любить бесконечно, до дна,
Разорвав переплёты окна,
Шалой птицей метнуться по воздуху
И кружить виражами без роздыху,
И вибрировать точно струна
Жгуче-марто-апрелево-майская…
Я воскрес, ощущение райское,
Я очнулся от зимнего сна…
НА ПОЛПУТИ К НЕБУ
Такому небу не хватает куполов,
Такому небу крест златой да в сердцевину.
Я полумёртв, и нет ни мыслей и не слов,
Я полумёртв, я всё отжил наполовину.
Я полупропил всё и полупроиграл,
Полунезадохнулся, полувыжил.
Полухрипел чего-то там, полуорал,
Полумирской был я и был полупострижен.
Да масть легла напопалам – таков расклад.
Я ж поломаюсь от того, что полумаюсь.
Мне уготован полурай и полуад.
Полупростят меня, а я полураскаюсь.
Такому небу не хватает куполов.
Такое небо не приемлет полумеры.
Я полупьян от горя с тяжести оков
Полулюбви, полунадежды, полуверы…
СОН ОБ УТЕРЯННОМ
В сплетении снов,
Словно в сплетении трав
Запутались блуждающие души,
Нам сон в сто крат
Всей этой яви лучше,
Там ветер –
Сторож колдовских дубрав
Баюкает рассвет кроваво-красный,
Там всё прекрасно,
И свет солнца ясный
Судом Даждьбога судит
Кто здесь прав,
А прав здесь тот, кто чище и честнее,
Кто лживей и корыстней – тот не прав,
И там Харон – владыка переправ
Со всеми пьёт, лишь изредка пьянея,
Там Хеймдалль свой сторожит Биврёст,
Пегасы там по небу чертят дуги,
Там можно захлебнутся в бездне звёзд,
Сама земля там к небу тянет руки,
Там Лукоморье, Авалон и Рай,
Тот край, что называли Эльдорадо,
Одна беда – что просыпаться надо,
- Проснись, мой друг. Пора уже. Вставай.
Я рад, что даровали тебе грёзы
Недолгий, но чарующий покой,
Проснись, и против этой серой прозы
Мы встанем стихотворною строкой.
Антон Юшков
